Когда задумываюсь о том, как бы мне хотелось общаться, а мне общаться не хочется практически совсем, моим выходом становится разработка пропедевтического курса к своему мировоззрению. Чтобы не заморачиваться, я разговариваю только в контексте функциональных разговоров, касающихся работы, и меня бесконечно раздражает наличие у людей мнения, содержание которого расходится с жизнью. За жизнь я принимаю богоугодное поведение. И это в подавляющем большинстве случаев китайская грамота для окружающих.

Простой пример: детская литература. Зачастую мне милее зарубежные оригиналы, нежели советские переделки, за счёт сохранения пуританской морали. Девочка Дороти заводит дружбу естественным общением, её спутники проявляют черты, которые хотят получить - девочка Элли навязывается, а её спутники хулиганят и развлекаются, демонстрируя, что поведение определяет не воля, а обман фокусника и самовнушение. Пиноккио хотел стать мальчиком - буратино валял дурака. В британской литературе куча ссылок на то, что имперские власти являются залогом порядка - в российской происходит давление авторитета левых людей из народа. И, наконец, народные сказки в своих оригиналах имеют почти что басенные характеры, среди которых выделяются и монахи, и знать - атеистическая редакция, назвавшая общеевропейский фольклор русским народным, лишила животных не только их ролей, но и несомой этими образами морали - остались фразы, которые больше не имеют ни евангелических отсылок (а они и в трех поросятах, и в волке с семерыми козлятами, и в сказке, где битый небитого везет), ни отсылок к изначальному сюжету, который просто вырезан из-за религиозного контекста. Советская литература решила превратить воспитание в развлечение, народность превратить в своеволие и дурачество, возвести в образец обман (он назван и привычкой, не затрагивающей совесть, и попросту шуткой) и, самое главное, закончить рассудочность на эмоциональном, лишив ребенка осознания широкого контекста социума. Максимум - упоминание школы и приключения школьников. Дальше - ничего.

Так и с миром «взрослых». Старьём становятся уже к тридцати, впитав в свой недоразвитый мозг какой-нибудь каталогизатор характеров с эмоциональной реакцией на их поведение, либо поучением на уровне пояса. Для всех становится великой новостью, когда я оказываюсь чуть ли не старше всех тех, кто уже выглядит сварливыми бабками, но так мечтает оказаться в собственном семнадцатилетии. Самый шокирующий вариант, когда пятидесятилетняя бесформенная шлюха со склада рассказывает о своих планах заняться собой и выглядеть на тридцать, а потом узнает, что мне не восемнадцать, а та самая тридцатка, а окружающие нас всех мои ровесницы просто слишком скоро приблизились к её пятидесяти. А еще ко мне слишком скоро приблизился каждый из мужиков, который её продолбил на работе, а в показанных мною переписках получившими яд отказов, который теперь отравил ревностью и её. Какая жалость... По-моему, нужно было лучше выбирать, с кем начинать разговор.

В моём присутствии не разговаривают. Шутки больше не смешны. Мечты разбиваются об успех, который был получен даром. Еда вызывает тошноту вместе с пошлостями. Увлечения вызывают боль, интересы рассеиваются.В моём присутствии больше невозможно заговорить ни о чём, кроме работы. Остальное - слишком небогоугодно.

Однажды мне сказали, что я непонятна, потому что считаю отвратительным и мерзким то, что все считают хорошим. Без меня не существует «всех», так что не стоит лгать. Ему мне бы хотелось дать вводные, но... Он - со всеми. Его - не существует.