Мы такие умные: цитируем

легендарные книги, постим афоризмы великих людей.

Но при этом наступаем на одни и
те же грабли. Мы такие упрямые.

Со страничек в соцсетях мы просим
других не очаровываться, чтобы потом не разочаровываться, а сами настойчиво
ждем от других, что они будут поступать именно так, как мы это видим. Мы сами
раним свои же души. Мы такие наивные.

Мы готовы, сломя голову, бежать
на край света ради Любимых Людей, а в момент удивляемся, почему они не
поступают так же. Мы такие мечтатели.

Мы по полочкам объясняем другим,
как строить идеальные отношения, а сами барахтаемся в рутине собственных
проблем. Мы такие жалкие.

Мы искренно улыбаемся нашим
недоброжелателям в лицо, а за глаза ругаем себя за слезы обиды и отчаянья. Мы такие лицемеры.

Мы критикуем правительство и
парламент, а сами не можем составить собственный бюджет так, чтобы в этом году «уж точно накопить на море». Мы такие самоуверенные.

Мы наполняем инстаграм счастьем и весельем, а по ночам зябко кутаемся в холодное одеяло одиночества. Мы такие
сказочники.

Мы научились писать, считать,
строить космические корабли и взламывать компьютерные программы, но мы никогда
не научимся жить. Жить по-настоящему.

Мы такие умные?

Нет.

Мы такие глупые.

У Володьки во дворе росли самые вкусные абрикосы. Пионеры
всей улицы Морская сбегались к дереву,
стоило взойти солнцу. А расходились, когда родители ругались, что картошка на
ужин уже остыла. Володьку мама никогда не ругала. И папа Володьку всегда
баловал. Сестричке Тонечке часто доставалось за проказы Володьки. Да и он, на
правах старшего брата воспитывал девочку на свой лад.

Слушалась мальчика не только она. Вся улица чинно выполняла
желания Володьки. Еще бы! Ведь
поругаться с ним – означало навсегда остаться без медовых абрикосов!
Украсть для Володьки рубль у мамы, пока она стирает передник в алюминиевом тазу? -
легко! Отдать ему свою любимую гармошку, привезенную папой из Германии?
– не жалко! Разбить окно, пожурившего Володьку, соседу? – проще простого!
Привязать к хвосту местной Каштанки
железную банку из-под сардин? – что
может быть интереснее!

Так продолжалось каждое лето.

Володька вырос и стал моряком.

Женился.

Дослужился до высших чинов.

Кроме как по имени-отчеству Володю никто не называл.

Жена ходила перед ним по струнке. В первую же неделю после
свадьбы научилась варить борщ, как он любит, а вареники с вишнями не делала
больше ни разу – у Володи на вишни
аллергия.

Тонечка не дожила до тридцати. Продолжала воровать и без
Володиной указки, пока не попала на нары.

«Как так?, - вытирала слезы ее постаревшая мать, - с таким
умным, решительным сыном, выросла такая непутевая дочь?».

«Не реветь!,- обычным командным успокаивал Володя, -пойди
лучше варенье свари!». И мать послушно шла обрывать абрикосы.

Сына Володя не воспитывал.
Не мужское это дело. Тем более, не начальническое! А сын рос смышленым мальчиком и внимательным.
Не раз видел, как матери достается по лицу за пережаренные котлеты или не
выглаженную рубашку. После того, как
бабушки и дедушки не стало, все каникулы Гоша проводил с родителями.

Когда к Гоше стали бегать за абрикосами соседские мальчишки,
Володя положил сына на колено и отхлестал солдатским ремнем. И в то же лето
вокруг дома вырос новый забор, высокий
плотный зеленый забор, с калиткой на амбарном замке.

На похоронах жены Володя не плакал. На Гошиной свадьбе –
тоже.

Жена Гоши Владимиру Батьковичу не нравилась. Уж слишком
потакает ей его сын. И платьев у нее что-то много, хватило бы одного сарафана.
И поспорить с мужем не брезгует, у него, у свекра, давно бы отхватила
леща!

Гоша жену любил.

Не давал отцу обижать. Да и прочно засели в памяти
темно-синие фингалы матери.

Когда Гоша узнал, что дед Володя поколачивает внучку,
разразился скандал. Когда соседи рассказали, что за непослушание малышка была
привязана к старому жигуленку и бежала за ним всю дорогу от рынка, Гоша хлопнул
дверью. Точнее калиткой с амбарным замком.

Пару раз Гоша пытался наладить мировую с отцом. И всей семьей приезжали в отпуск. Каждый раз он торжественно получал ключ от
замка, в первый день покорно выслушивал,
что он тряпка и «не мужик», а за три дня
до билетов на поезд, не выдерживал, и снова хлопал дверью. Каждый раз.

Перерывы между разами становились все больше. Попытки
мириться – все слабее.

Гоша перестал возить семью – от греха подальше. Показывал
фотографии отцу. А тот смотрел «Новости»
и ругал правительство. Рассказывал о школьном выпускном дочери. А тот примерял
свой генеральский костюм и критиковал невестку.

Как-то дед сам позвонил сыну сказать, что оставит его без
наследства, если тот не одумается.

На свадьбе у внучки Владимир Батькович не плакал. Почтальон
так и не принес ему приглашение с сиреневой ленточкой.

Жигуленок покрылся ржавчиной.

Телефон отключили за неуплату.

Забыв про Интернет, на улицу Морскую, как и прежде
съезжается детвора. Лазает через забор друг к дружке и пугает птиц.

Только к зеленому забору подходить боятся.

За ним, каждый день играет на баяне «раскинулось море
широко» дед, который сидит под абрикосовым деревом.

Глаза важнее мозга?

Чувства стирает просчет?

Черствый хлеб вкуснее всех мельфеев
мира, если это хлеб, о котором грезишь вот уже который день. Но я не о
кулинарии сейчас. Я о людях и демонах в них. Я давно восхищаюсь своими
друзьями.

(скорее всего: банально своим
умением выбирать людей, а тем самым – эгоистично собой)

И все же.

Если бы поговорка «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» была правдой, у меня бы давно выросли и нимб и крылья.

Мои друзья тараканоинфецированы, но очень хорошие.

Хорошие.

Любимые Люди.

Просто: любимые.

Важно: люди.

Без имен.

Подруга мечтает о благополучии для сестры.

Та живет «неправильной жизнью».

Подруга жалеет. Желает счастья.

Но не знает, каким видит счастье сама сестра.

Каждый сам делает свой выбор, - не устаю повторять я.

Мои друзья – невероятные, констатирую.

И жутко удивляюсь, почему
небрежное фото в купальнике набирает больше лайков, чем рожденное (порой в
потугах) эссе.